КУРЫ
Куриц было пять. Они бестолково копошились внутри заборки, устроенной в сарае; попав же в огород, неслись непременно в самый дальний угол, к малиннику. Но стоило Надежде Семеновне выйти в огород и отчетливым учительским голосом позвать:
Обращение “типы” происходило не от слова “тип”, как могло бы показаться: “мрачные типы” или “странные типы”, “ну и типы тут живут!” Вовсе нет – это было фонетически модифицированное “цыпы”, “цыплята”. Принесли-то их цыплятами, правда, уже вполне подросшими: с длинными ногами и маленькими пуховыми головками. Бройлеры. Куры, воспитываемые исключительно на мясо. Но, маленькие и трогательные, они как будущее мясо не воспринимались; нужен им был заботливый уход.
Надежда Семеновна, не обращая больше на него внимания, как на человека для себя бесполезного и в её делах не помощника, взяла лопату и направилась в огород к ближайшей грядке. Танька бросилась помогать бабушке. Она бесстрашно хватала извивающихся червяков (цвета сырой говядины), запихивала их в банку.
Куриный обед превратился постепенно в семейный аттракцион. Даже дед старался выйти на улицу, чтобы на это поглядеть – чего уж говорить о Таньке! Однажды он, наблюдая, как жена все подкладывает и подкладывает курам корму, заметил:
Надежда Семеновна обернулась. Поглядела: бессмысленно и странно. Дед смешался. Пробормотал что-то невнятное и пошел в дом.
...Когда Танька снова приехала – на осенние каникулы, куры все ещё процветали. На дворе уже было холодно, поэтому жили они теперь на кухне. Дед, хвативший по случаю приезда внучки “Белебеевской”, ел суп. Свободной рукой он придерживал на коленях курицу. У Таньки аж глаза на лоб полезли: здоровенная “типа” сидит на заднице, дура дурой, ноги в разные стороны, между ними куцый хвост торчит. Дед вылавливает из супа лапшу и пихает курице в клюв. Круглые курьи глазки уже осоловели, головенка клонится набок…
Он уже не помнил, как ругмя ругал жену и не хотел пускать куриц в дом, находя это редким идиотизмом. Тогда Надежда Семеновна вынесла ему топор, и предложила лично зарубить хотя бы одну, оговорив при этом, что уж она-то ни щипать, ни потрошить, ни жарить, ни уж тем более есть её не будет..
. на слове “есть” дед и сломался. Он вдруг с отчетливостию понял, что первый же кусок курятины встанет у него поперек горла.Наступила весна, и наступил день, когда куриц опять переселили в сарай. Солнце пригревало, узкими стрелочками пробивалась первая трава. Куры, гладкие, на загляденье отъевшиеся, лопотали, приноравливаясь к свободе и сырому весеннему воздуху. На ночь заботливая Надежда Семеновна по-прежнему забирала их домой, но становилось все теплее, и, наконец, поддавшись уговорам деда, она оставила куриц в сарае.
Утром встала рано. И сразу – на улицу. Не подморозило бы!
Прямо под дверью лежали пять куриных голов. Надежда Семеновна вскрикнула и ринулась обратно в дом. Дед постоял, поднял зачем-то одну голову, потом положил осторожно на прежнее место. “Сейчас будет сидеть реветь, знаю её...” – озлился вдруг на жену. Постоял ещё. Потом решительно перешагнул курниые останки и пошел за лопатой, соображая тут же, где именно надо выкопать яму.